Неточные совпадения
Со всех сторон
полетели восклицания. Раскольников молчал, не спуская глаз с Сони, изредка, но быстро переводя их
на Лужина. Соня стояла
на том же
месте, как без памяти: она почти даже не была и удивлена. Вдруг краска залила ей все лицо; она вскрикнула и закрылась руками.
На ночь он уносил рисунок в дортуар, и однажды, вглядываясь в эти нежные глаза, следя за линией наклоненной шеи, он вздрогнул, у него сделалось такое замиранье в груди, так захватило ему дыханье, что он в забытьи, с закрытыми глазами и невольным, чуть сдержанным стоном, прижал рисунок обеими руками к тому
месту, где было так тяжело дышать. Стекло хрустнуло и со звоном
полетело на пол…
Барчук неистово крикнул, и тройка птицей
полетела куда-то
на окраину, минуя самые бойкие торговые
места.
В семь часов вечера Иван Федорович вошел в вагон и
полетел в Москву. «Прочь все прежнее, кончено с прежним миром навеки, и чтобы не было из него ни вести, ни отзыва; в новый мир, в новые
места, и без оглядки!» Но вместо восторга
на душу его сошел вдруг такой мрак, а в сердце заныла такая скорбь, какой никогда он не ощущал прежде во всю свою жизнь. Он продумал всю ночь; вагон
летел, и только
на рассвете, уже въезжая в Москву, он вдруг как бы очнулся.
В то время когда мы сидели у костра и пили чай, из-за горы вдруг показался орлан белохвостый. Описав большой круг, он ловко, с налета, уселся
на сухоствольной лиственнице и стал оглядываться. Захаров выстрелил в него и промахнулся. Испуганная птица торопливо снялась с
места и
полетела к лесу.
В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она не сидела
на месте, то и дело шныряла с ветки
на ветку и в такт кивала головой, подымая хвост кверху. Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела совсем близко от меня, села
на дерево и начала было опять куковать, но вдруг испугалась, оборвала
на половине свое кукование и торопливо
полетела обратно.
При приближении человека они испуганно, с криком снимались с
места и
летели сначала в море, потом вдруг круто поворачивали в сторону и разом, точно по команде, садились снова
на берег.
В другом
месте девушки ловили парубка, подставляли ему ногу, и он
летел вместе с мешком стремглав
на землю.
— Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует
на стол, — сказал голова, гневно подымаясь с своего
места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги,
полетел ему под ноги. Голова остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его
на руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
А если сверху крикнут: «Первый!» — это значит закрытый пожар: дым виден, а огня нет. Тогда конный
на своем коне-звере мчится в указанное часовым
место для проверки, где именно пожар, —
летит и трубит. Народ шарахается во все стороны, а тот, прельщая сердца обывательниц,
летит и трубит! И горничная с завистью говорит кухарке, указывая в окно...
Если помешают
на другом — они перелетят
на третье, одним словом работающие крестьяне куропаткам небольшая помеха, они уживаются с ними дружно:
летят мимо, если гумно занято, и уступают
место, когда крестьяне их там застанут.
Витютины гораздо смирнее рано утром, покуда еще не успели наесться: тут они неохотно прерывают свой обильный завтрак и не
летят прочь, а только перелетывают с одного
места на другое.
Потом, когда дружная весна быстро, в одну неделю иногда, переменит печальную картину зимы
на веселый вид весны, когда везде побегут ручьи, образуются лужи и целые озера воды, разольются реки, стаи кряковных уток
летят ниже и опускаются
на места, которые им понравятся.
В это время они уже весьма неохотно поднимаются с земли;
летят очень тяжело и медленно и, отлетев несколько сажен, опять садятся, выдерживают долгую стойку собаки, находясь у ней под самым рылом, так что ловчивая собака нередко ловит их
на месте, а из-под ястреба [Это выражение буквально точно, но относится уже к травле перепелок ястребами.
Надобно бить вальдшнепа
на подъеме, когда он выбирается кверху и покуда частая сеть ветвей его не совсем закрыла, или, если он
летит диагонально, косвенно, надо ловить те мгновения, когда он вымелькнет
на сколько-нибудь чистое
место.
Стрелять вальдшнепов и легко и трудно:
на чистых
местах он
летит прямо и плавно, а в лесу и кустах вертится и ныряет между сучьями очень проворно; без преувеличения сказать, что он иногда мелькает как молния, а потому стрельба в лесу, довольно высоком и частом, требует чрезвычайного проворства и ловкости.
Когда же время сделается теплее, оттают поля, разольются полые воды, стаи гусей
летят гораздо ниже и спускаются
на привольных
местах: отдохнуть, поесть и поплавать.
Когда же снег растает, а где не растает, по крайней мере обмелеет, так что ездить хотя как-нибудь и хоть
на чем-нибудь, то сделается возможен и подъезд к тетеревам: сначала рано по утрам,
на самых токах, а потом, когда выстрелы их разгонят, около токов: ибо далеко они не
полетят, а все будут биться вокруг одного
места до тех пор, пока придет время разлетаться им с токов по своим
местам, то есть часов до девяти утра.
Пролетная птица торопится без памяти, спешит без оглядки к своей цели, к
местам обетованным, где надобно ей приняться за дело: вить гнезда и выводить детей; а прилетная
летит ниже, медленнее, высматривает привольные
места, как-будто переговаривается между собою
на своем языке, и вдруг, словно по общему согласию, опускается
на землю.
Я убеждаюсь в справедливости этого предположения тем, что почти всегда, объезжая весною разливы рек по долинам и болотам, встречал там кроншнепов, которые кричали еще пролетным криком или голосом, не столь протяжным и одноколенным, а поднявшись
на гору и подавшись в степь,
на версту или менее, сейчас находил степных куликов, которые, очевидно, уже начали там хозяйничать: бились около одних и тех же
мест и кричали по-летнему: звонко заливались, когда
летели кверху, и брали другое трелевое колено, звуки которого гуще и тише, когда опускались и садились
на землю.
Стрепет дрожит, трепещет в воздухе как будто
на одном
месте и в то же время быстро
летит вперед.
Для этого, поднявшись с шумом и клохтаньем, она едва
летит, как будто хворая или подстреленная, трясется в воздухе почти
на одном
месте, беспрестанно садится и вновь поднимается.
Затем орлан сорвался с ветки и стремительно
полетел по наклонной плоскости, забирая влево и стараясь как можно скорее выравняться с противником. Другая птица, что была выше него, начала трепетать крыльями, чтобы задержаться
на одном
месте, но потом вдруг стремительно кинулась
на своего врага, промахнулась и так снизила, что едва не задела меня своим крылом.
На место смуты
полетел Родион Потапыч, но его встретили чуть не кольями и даже близко не пустили к работам.
Лихо рванула с
места отдохнувшая тройка в наборной сбруе, залились серебристым смехом настоящие валдайские колокольчики, и экипаж птицей
полетел в гору, по дороге в Самосадку. Рачителиха стояла в дверях кабака и причитала, как по покойнике. Очень уж любила она этого Илюшку, а он даже и не оглянулся
на мать.
Все берега полоев были усыпаны всякого рода дичью; множество уток плавало по воде между верхушками затопленных кустов, а между тем беспрестанно проносились большие и малые стаи разной прилетной птицы: одни
летели высоко, не останавливаясь, а другие низко, часто опускаясь
на землю; одни стаи садились, другие поднимались, третьи перелетывали с
места на место: крик, писк, свист наполнял воздух.
Телега сейчас же была готова. Павел, сам правя,
полетел на ней в поле, так что к нему едва успели вскочить Кирьян и Сафоныч. Подъехали к
месту поражения. Около куста распростерта была растерзанная корова, а невдалеке от нее, в луже крови, лежал и медведь: он очень скромно повернул голову набок и как бы не околел, а заснул только.
За Тетюевым
полетели с своих
мест все другие приказчики, за исключением двух-трех, которые удержались
на своих
местах каким-то чудом.
— Э, батюшка! и мы проживем, и дети наши проживут — для всех будет довольно и того, что есть!
На насиженном-то
месте живется и теплее и уютнее — чего еще искать! Старик Крылов был прав: помните, как голубь
полетел странствовать, а воротился с перешибленным крылом? Так-то вот.
Открытая дверь подергивалась от ветра
на железном крючке, дорожки были сыры и грязны; старые березы с оголенными белыми ветвями, кусты и трава, крапива, смородина, бузина с вывернутыми бледной стороной листьями бились
на одном
месте и, казалось, хотели оторваться от корней; из липовой аллеи, вертясь и обгоняя друг друга,
летели желтые круглые листья и, промокая, ложились
на мокрую дорогу и
на мокрую темно-зеленую отаву луга.
Но, кроме этой, оказались и другие причины отказа от
места воспитателя: его соблазняла гремевшая в то время слава одного незабвенного профессора, и он, в свою очередь,
полетел на кафедру, к которой готовился, чтобы испробовать и свои орлиные крылья.
На рельсах вдали показался какой-то круг и покатился, и стал вырастать, приближаться, железо зазвенело и заговорило под ногами, и скоро перед платформой пролетел целый поезд… Завизжал, остановился, открылись затворки — и несколько десятков людей торопливо прошли мимо наших лозищан. Потом они вошли в вагон, заняли пустые
места, и поезд сразу опять кинулся со всех ног и
полетел так, что только мелькали окна домов…
— И вот, вижу я — море! — вытаращив глаза и широко разводя руками, гудел он. — Океан! В одном
месте — гора, прямо под облака. Я тут, в полугоре, притулился и сижу с ружьём, будто
на охоте. Вдруг подходит ко мне некое человечище, как бы без лица, в лохмотье одето, плачет и говорит: гора эта — мои грехи, а сатане — трон! Упёрся плечом в гору, наддал и опрокинул её. Ну, и я
полетел!
«Вот если она
полетит сюда, — подумала Елена, — это будет хороший знак…» Чайка закружилась
на месте, сложила крылья — и, как подстреленная, с жалобным криком пала куда-то далеко за темный корабль.
Летит, братец, он туда, в «свое
место», словно буря, «тьма от чела, с посвиста пыль»,
летит и все одну думу думает: раззорю!
на закон наступлю!
Пролетка опять понеслась с прежней быстротой. Зарево становилось все сильнее. Длинные тени от лошадей перебегали с одной стороны дороги
на другую. Временами Боброву начинало казаться, что он мчится по какому-то крутому косогору и вот-вот вместе с экипажем и лошадьми
полетит с отвесной кручи в глубокую пропасть. Он совершенно потерял способность опознаваться и никак не мог узнать
места, по которому проезжал. Вдруг лошади стали.
На самом этом
месте размышления Глеба были прерваны пронзительными криками Анны, обеих снох и даже ребятишек Петра: все они как сумасшедшие стремглав
летели из ворот, тискаясь друг
на дружку и размахивая руками.
И все стадо, все пятнадцать рыжих красавцев скользнули за ним, смело и уверенно, почти ровной гирляндой: еще не успел первый оставить точку опоры, как за ним
летит следующий,
на секунду займет
место первого и вмиг исчезает…
Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] что значительно облегчало работу: веревки не резали рук, и тюк со штыками точно сам собой
летел на свое
место.
Еще сильнее рассердился Комар Комарович и
полетел. Действительно, в болоте лежал медведь. Забрался в самую густую траву, где комары жили с испокон веку, развалился и носом сопит, только свист идет, точно кто
на трубе играет. Вот бессовестная тварь!.. Забрался в чужое
место, погубил напрасно столько комариных душ да еще спит так сладко!
— Так-то… — продолжал он. — Вот вы всё учите, постигаете пучину моря, разбираете слабых да сильных, книжки пишете и
на дуэли вызываете — и все остается
на своем
месте; а глядите, какой-нибудь слабенький старец святым духом пролепечет одно только слово, или из Аравии прискачет
на коне новый Магомет с шашкой, и
полетит у вас все вверх тарамашкой, и в Европе камня
на камне не останется.
Наконец, как будто с
места сорвавшись, бросился он вон из трактира, растолкал всех и каждого из стремившихся удержать его, почти без чувств упал
на первые попавшиеся ему извозчичьи дрожки и
полетел на квартиру.
Когда их работа кончена и мокрая сеть вновь лежит
на носовой площадке баркаса, я вижу, что все дно застлано живой, еще шевелящейся рыбой. Но нам нужно торопиться. Мы делаем еще круг, еще и еще, хотя благоразумие давно уже велит нам вернуться в город. Наконец мы подходим к берегу в самом глухом
месте. Яни приносит корзину, и с вкусным чмоканьем
летят в нее охапки большой мясистой рыбы, от которой так свежо и возбуждающе пахнет.
И все, сколько в избе ни было народу, не исключая даже Антона и самого хозяина, все
полетели стремглав
на двор. Антон бросился к тому
месту, куда привязал вечор пегашку, и, не произнося слова, указал
на него дрожащими руками… оно было пусто; у столба болталась одна лишь веревка…
Только теперь, когда у меня от необыкновенно быстрой езды захватило дыхание, я заметил, что он сильно пьян; должно быть,
на станции выпил.
На дне оврага затрещал лед, кусок крепкого унавоженного снега, сбитый с дороги, больно ударил меня по лицу. Разбежавшиеся лошади с разгону понесли
на гору так же быстро, как с горы, и не успел я крикнуть Никанору, как моя тройка уже
летела по ровному
месту, в старом еловом лесу, и высокие ели со всех сторон протягивали ко мне свои белые мохнатые лапы.
— А потому, что вот видите вы: стоит любому, даже и не хитрому, крещеному человеку, хоть бы и вам, например, крикнуть чертяке: «Кинь! Это мое!» — он тотчас же и выпустит жида. Затрепыхает крылами, закричит жалобно, как подстреленный шуляк [Коршун.], и
полетит себе дальше, оставшись
на весь год без поживы. А жид упадет
на землю. Хорошо, если не высоко падать или угодит в болото,
на мягкое
место. А то все равно, пропадет без всякой пользы… Ни себе, ни чорту.
Судьба захотела в этот раз вполне оправдать Шушерина: Гнедич в пылу декламации так махнул рукой, что задел за подсвечник, который вместе с свечой пролетел мимо головы Шушерина; он бросился поднять подсвечник; но Гнедич схватил его за руку, удержал
на месте и, яростно смотря ему в лицо, дочитал, как Диомид, посадив возницей Нестора
на свою колесницу,
полетел против Гектора…
— Когда, батенька мой,
на каждых пяти верстах квадрата будет жить разумный человек — всё будет хорошо! Нужно, чтобы везде жили люди, которые могут научить, как лучше сложить печь, чтобы она больше хранила тепла, какие яблони удобнее разводить вот в этом
месте, как
лечить лошадей, да…
Граждане
летели на Великую площадь, и все глаза устремились
на Вадимово
место: Марфа и Ксения вели
на его железные ступени пустынника Феодосия.
И надо сказать, усердно исполнял он свою обязанность:
на дворе у него никогда ни щепок не валялось, ни copy; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под его начальство разбитая кляча-водовозка, он только двинет плечом — и не только телегу, самое лошадь спихнет с
места; дрова ли примется он колоть, топор так и звенит у него, как стекло, и
летят во все стороны осколки и поленья; а что насчет чужих, так после того, как он однажды ночью, поймав двух воров, стукнул их друг о дружку лбами, да так стукнул, что хоть в полицию их потом не веди, все в околотке [В околотке — в окружности, в окрестности.] очень стали уважать его; даже днем проходившие, вовсе уже не мошенники, а просто незнакомые люди, при виде грозного дворника отмахивались и кричали
на него, как будто он мог слышать их крики.